Туми — вот как звали этого человека. Мистер Джонатан Туми.

Но деревенские дети прозвали его мистер Угрюми. Дразниться, конечно, нехорошо, но если по правде, то прозвище это для него самое подходящее, просто в самую точку.На угрюмом лице мистера Туми никогда не появлялось и подобия улыбки, а уж смеха его никто и подавно не слышал. Только и знал он, что уныло ворчать, сердито бурчать, недовольно брюзжать да бубнить что-то неясное себе под нос. Вечно его что-нибудь раздражало. То колокола без конца трезвонят, покою не дают, то птицы назойливо щебечут, то дети шумят да тараторят без умолку.

Мистер Туми занимался резьбой по дереву. И слыл лучшим резчиком во всей округе. Целыми днями просиживал он у верстака, вырезая затейливые фигурки из сосновых поленцев, ореховых брусочков и каштановых болванок. А поужинав, усаживался у камина на стуле с высокой прямой спинкой, раскуривал трубочку и не отрываясь смотрел на трепещущие языки пламени.

Джонатан Туми был вовсе не стар, но, встретив его на улице, вы наверняка бы подумали, что столкнулись со стариком. Ходил он тяжело шаркая ногами и угрюмо глядя под ноги. Головы он никогда не поднимал, иначе вы бы увидели его удивительно ясные, цвета августовского неба глаза. А всё лицо до самых глаз заросло лохматой, клокастой бородой, в которой застряли древесные стружки и остатки его скудного завтpaка — крошки хлеба да кусочки варёной картошки.

Никто в деревне и не догадывался, отчего мистер Ту ми такой мрачный и нелюдимый ворчун, с чего это он вечно горбился, сутулился, будто клонил его к земле невидимый непосильный груз. На самом-то деле несколько лет тому назад, когда Джонатан Туми был молод и полон жизни, случилась беда: его жена и крохотный сын сильно заболели. В те времена врачи были не такие умелые, да и хороших лекарств у них было поменьше, чем сейчас. И через три дня любимая жена и младенец угасли. Остался Джонатан Туми один-одинёшенек на всём белом свете.

Сильно горевал он, да ничего не поделаешь. Уложил свои немудрёные пожитки в крытый фургон и ехал куда глаза глядят до тех пор, пока в глазах этих не высохли горькие слёзы. Остановился он в первой попавшейся деревне, обосновался в низеньком домике, стоявшем на отшибе, и продолжал делать то, чем занимался и прежде, — резьбой по дереву.

И вот однажды, а было это в самом начале декабря, в дверь мистера Туми постучали. С обычным своим ворчанием он двинулся к двери. На пороге стояли женщина и маленький мальчик.

— Я вдова Макдауэлл, — робко проговорила женщина. — А это мой сын Томас. Мы недавно поселились здесь.

— Мне уже семь лет, и я умею свистеть! — похвастал Томас.

— Пустое занятие, чурочки-печуроч-ки! — буркнул Джонатан.

— Вы ведь резчик? — спросила женщина. — Вот я и хочу попросить вас вырезать кое-что для нас.

И она поведала о том, что с самого детства был у неё набор деревянных рождественских фигурок, которые вырезал ещё её дедушка.

— А с переездом эти фигурки затерялись, — объясняла вдова.

— И что там были за фигурки?

— Овечка… — начала припоминать вдова.

— Две овечки, кудрявенькие, — поправил Томас.

— Верно, две, — согласилась женщина. — И еще корова, ангел. Мария, Иосиф, младенец Иисус…

— И три волхва, — добавил Томас.

— Так вы возьмётесь за работу? — неуверенно спросила вдова Макдауэлл.

— Попробую, — хмуро бросил Туми.

— Ой, я так буду вам благодарна! — обрадовалась женщина. — И когда они будут готовы?

— Когда будут, тогда и будут, — ответил этот брюзга.

— Но нам они нужны к Рождеству. Какое же Рождество без них?

— Подумаешь, куколки, чурочки-печурочки! Рождество и без них придёт, — пробубнил Джонатан и захлопнул дверь.

На следующее утро в дверь резчика снова постучали. Недовольно фыркая, он зашаркал к двери. На пороге стояли вдова Макдауэлл и Томас.

— Простите меня, — смущённо пролепетала женщина. — Но Томас просто умолял пойти к вам и посмотреть, как вы работаете. Он говорит, что, когда вырастет, сам станет резчиком по дереву.

— Я буду сидеть тихо-тихо, будто меня и нет. Пожалуйста, ну пожалуйста! — протянул Томас.

Мистер Туми пробурчал что-то себе в бороду и посторонился, пропуская их в дом.

— Только сидеть молчком, не молоть языком! — приказал он Томасу, указывая на низенький табурет рядом с верстаком.

Вдова с благодарной улыбкой протянула резчик завёрнутый в чистую тряпицу каравай теплого кукурузного хлеба, вынула из сумки вязанье и опустилась в стоявшее поодаль старое кресло-качалку.

— Не туда! Здесь сидеть не позволено! — вдруг рявкнул Джонатан, метнув на неё гневный взгляд.

Вдова испуганно вскочила и пересела на указанный ей стул с высокой спинкой.

Томас сидел не шелохнувшись. Он молчал, молчал, терпел, терпел, а потом глубоко вздохнул и пискнул застоявшимся голоском:

— Мистер Туми, можно спросить?

Резчик взглянул на Томаса исподлобья, пожал плечами и хмыкнул. Мальчик решил, что это хмыканье означает «да», и, осмелев, продолжал:

— Вы вырезаете овечку?

Резчик сердито свёл брови и что-то неразборчиво буркнул.

Снова воцарилось молчание. Томас подождал немного и прошептал:

— Мистер Туми, а овечка у вас неправильная.

Спицы вдовы Макдауэлл, до того мерно щёлкавшие, резко клацнули и замерли. Нож застыл в руке Джонатана Туми. А Томас уже не мог остановиться.

— Ваша овца, конечно, красивенькая, но моя овечка была ещё и счастливой.

— Овца, она и есть овца, чурочки-печурочки! — фыркнул мистер Туми. — Не могут овцы выглядеть ни счастливыми, ни несчастными.

— А мои могли! — упрямо твердил Томас. — Они ведь были рядом с младенцем Иисусом, а это для них такое счастье!

Ничего не ответил резчик. А когда настал вечер и церковный колокол пробил шесть раз, мистер Туми пробубнил, что вот, мол, покою нет от этого трезвона, и отложил в сторону работу. Вдова Макдауэлл спрятала вязанье и встала. Томас облегчённо распрямил затёкшие ноги. Они поблагодарили хозяина и ушли.

А резчик снова сел к верстаку и взял в руки деревянную овечку и нож. Стружка вилась и падала к его ногам, а он работал и работал, пока глаза его не начали слипаться.

Прошло несколько дней. В дверь мистера Ту ми тихо постучали. С глухим ворчанием он пошёл на стук. Перед ним стояла вдова Макдауэлл с сыном.

— Можно мне еще хоть чуточку посмотреть, — попросил Томас. — И языком молоть не буду, — пообещал он.

Не дожидаясь ответа, мальчик проворно шмыгнул к табуретке и замер, сжавшись в комок. А его мать поставила на стол корзинку’ со свежеиспечёнными, сладкими булочками с изюмом.

— Чайник горячий, — бросил, не глядя на неё, Джонатан.

И лохматая голова его склонилась над работой.

Резчик строгал. Мальчик, не моргая, следил за его ладной работой. А вдова Макдауэлл, слегка погромыхивая посудой, разливала чай и раскладывала но тарелкам тёплые булочки. Она слегка тронула за плечо ушедшего в работу’ Джонатана и поставила перед ним чай и булочку. Он будто бы ничего и не заметил, но вскоре чашка и тарелка были пусты.

Томас набил полный рот сдобной булочкой и пытался беззвучно проглотить сладкое, клейкое месиво. Но разве можно в семь лет жевать вкусную булочку с изюмом, не чавкая и не причмокивая от удовольствия?

Наконец Томас прикончил булочку и снова затих. Один раз он, правда, едва не икнул, но крепко сжал губы, задержал дыхание и так надул щёки, что чуть не лопнул. В другой раз он, забывшись, стал покачивать ногой, но под строгим взглядом резчика тут же замер. А нога так и застыла в воздухе, будто деревянная.

Молчание длилось очень долго, и Томас не выдержал.

— Мистер Туми, — вкрадчиво начал он, — можно вас спросить?

Ответом ему было глухое ворчание.

— Вы вырезаете корову? — допытывался мальчик.

Молчаливый кивок.

— Коровка красивая, очень красивая, — Томас судорожно сглотнул. — Только она… вы, мистер Туми, не сердитесь… она неправильная. Моя была гордой.

— Чеггуха, чурочки-почурочки, — насупился резчик. — Какая еще гордость? Корова и есть корова.

— А вот моя корова была гордой. Она знала, что в её хлеве родился Иисус. Разве этим не стоит гордиться?

Ответа Томас так и не дождался. Они промолчали до самого вечера. Только поскрипывал о дерево нож резчика, пощёлкивали спицы вдовы, и слышалось сдержанное сопение мальчика.

Когда на церковной колокольне пробило шесть часов, мистер Туми разогнулся и проворчал в бороду что-то о надоедливом звоне-перезвоне. Вдова Макдауэлл собрала свое вязанье и сказала, что им пора домой. Только теперь Томас вспомнил о своей торчащей, как деревяшка, ноге. Он подвигал ею и, прихрамывая, поспешил за матерью. При этом он не забыл сказать хозяину’ спасибо за то, что тот позволил ему посидеть рядом и посмотреть на его работу. А резчик, поужинав варёной картошкой и сладкими булочками, снова уселся к верстаку. Повертев в руках деревянную коровку, прищурившись и поводя бровями, он решительно взял нож. Работал резчик до тех пор, пока глаза его не начали слипаться, а веки совсем отяжелели.

Спустя несколько дней в дверь резчика постучали. Он расправил бороду, пригладил волосы и пошёл на стук. 15 дверях стояла вдова с сыном. Он молча впустил их. И пока женщина ставила на огонь чайник и выкладывала только что испечённое медовое печенье, Томас не отрываясь смотрел, как мистер Туми вырезает фигурку ангела.

— Мистер Гуми, это ангел? — помолчав, спроси он.

— Да. Неужто и он неправильный?

— Ну, мой ангел…— Томас шумно втянул воздух, — он был самым важным ангелом. Ведь Бог послал его к младенцу Иисусу.

— А как выглядит самый важный ангел? — поинтересовался Джонатан.

— Будто не знаете, — недоверчиво хихикнул Томас. — Вы же самый лучший резчик на свете.

Ничего не ответил Джонатан.

— Мистер Туми, а можно еще спросить? — снова заговорил Томас.

— А молчать ты умеешь? — нахмурился резчик.

— Не-ет, — протянул Томас. — Мама говорит, что этой добродетели мне следует поучиться у вас.

Щёки мистера Туми порозовели от неожиданного смущения. А вдова Мак-дауэлл стала багровой, как шарф, который она вязала.

— Ладно, спрашивай, — проговорил Джонатан, пряча глаза под густыми бровями.

— Научите меня вырезать из дерева! — выпалил Томас.

Резчик искоса взглянул на Томаса:

— Придвигайся. Будешь вырезать птицу’ — неожиданно буркнул он.

— Щегла с красной грудкой? — обрадовался мальчик. — Я так и знал!

Угольком на обрывке коричневой бумаги Джонатан Туми быстро нарисовал летящую птичку. Протянув Томасу небольшой пахнущий смолой брусок и маленький ножик, он показал, как нужно срезать и сглаживать углы дерева, чтобы проявилось тело птички.

Мальчик, склонив голову и высунув язык, старательно повторял движения резчика.

Когда прозвучал шестой удар церковного колокола, резчик даже не сдвинулся с места. Он держал руку Томаса в своей огромной лапище, направляя нож вдоль изогнутого крыла деревянной птички. Вдова Макдауэлл тихо напомнила, что им пора уходить. Томас стряхнул с рубашки мелкие стружки, а потом смело протянул руку и смахнул две стружки-завитушки, застрявшие в бороде Джонатана Туми.

— Спасибо, мистер Туми, за то, что научили меня вырезать, — сказал он, уходя.

А резчик поужинал варёной картошкой, закусил медовым печеньем и снова сел к верстаку. Он задумчиво водил углём по листу толстой коричневой бумаги, рисуя фигурки ангелов. Потом взял в руку нож и принялся за работу. Он резал и резал, пока не почувствовал, что перед глазами плывут крути, а веки смыкаются от усталости.

Миновало еще несколько дней. Резчика оторвал от работы негромкий стук. Он поспешил к двери.

Перед ним стояла вдова Макдауэлл, прижимавшая к гpyди охапку сосновых веток с вкрапленными в них ростками остролиста, усеянного красными ягодами. Томас гордо протягивал Джонатан)7 грубо выстроганную птичку.

Мистер Ту ми тут же усадил Томаса рядом с собой. Пока они упopно строгали, резали и полировали крохотную птичку, миссис Макдауэлл отыскала в ящике буфета красивую скатерть, вышитую ландышами и маргаритками, постелила её на стол и в центре поставила кувшин с остро пахнущими сосновыми ветками.

— Теперь возьмёмся за волхвов и Иосифа, — толковал между тем резчик. — Может, прежде чем я примусь за них, ты расскажешь, какими их нужно сделать? — обратился он к Томасу.

— Ладно, — солидно промолвил мальчик. — Мои волхвы были одеты богато и празднично, потому что шли они не к кому-нибудь, а к Иисусу. А Иосиф склонился над младенцем Христом, будто оберегал его. Он был суровым, но не сердитым.

Только когда прозвонил церковный колокол, мистер Ту ми оторвался от работы. Тут он и заметил кувшин и скатерть на столе.

— Я нашла её в ящике и подумала, как это будет красиво, — пролепетала вдова, испуганно улыбаясь.

— Никогда ничего тут не трогайте! — оборвал ее резчик.

Едва гости ушли, он быстро убрал скатерть. Поужинав, Джонатан снова взялся за работу. Он вырезал фигурки Иосифа и волхвов, пока веки его не начали смыкаться.

Прошло ещё несколько дней, и Джонатан услышал привычный стук в дверь. Он стряхнул с фартука опилки и стружки и поспешил к двери. Перед ним стояли вдова Макдауэлл и Томас.

До самого вечера мальчик, не отрываясь, смотрел за работой резчика. А перед его уходом Джонатан сказал:

— Завтра я примусь за фигурки Марии и младенца. Ты помнишь, какими были твои?

— О, они были особенными! — оживился мальчик. — Иисус улыбался и тянул ручки к маме. А Мария сильно-сильно его любила. Это было сразу видно.

— Завтра Рождество. Вы успеете всё сделать? — спросила вдова Макдауэлл, кротко глядя на Джонатана.

— Когда сделаю, тогда и сделаю! — буркнул резчик.

— Я понимаю. Извините, — зарделась вдова, протягивая ему два свёртка. — Весёлого Рождества.

Джонатан спрятал руки за спину.

— Какие ещё подарки? Не надо! — отстранился он.

— Не какие-то, а рождественские, — вдова положила свёртки на стол и ушла.

Джонатан подошел к столу. Медленно, осторожно развернул первый свёрток. Там лежал красный вязаный шарф, толстый, тёплый! и мягкий. Он обмотал его вокруг шеи.

В другом свёртке оказалась деревянная птичка. Неумело вырезанный из сосновой чурочки щегол. Мгновенная улыбка мелькнула в усах Джонатана. Он провёл огрубевшими пальцами по корявому изгибу крыла, стер рукавом пыль с каминной полки и поставил птичку так, чтобы видеть её со своего места.

В этот вечер резчик забыл и про ужин. Он без устали рисовал фигурки Марии и Иисуса. Вот он набросал Марию, но, поморщившись, скомкал рисунок и швырнул его на пол. Следом полетел и бумажный комок с рисунком младенца. Раз за разом он чиркал угольком по бумаге и комкал рисунок. Вскоре у его ног выросла горка смятых бумажек. Он взял в руки деревянный брусок и попытался начать резать сразу. Но на этот раз нож не слушался его руки, то срывался, то скользил по поверхности, а то вгрызался в податливое дерево, и вместо тонкой, мягко струящейся стружки от бруска откалывались неровные щепки. Джонатан в сердцах швырнул искромсанную деревяшку в камин и застыл надолго, глядя на пляшущие языки пламени.

Колокольный звон, возвещавший начало полуночной рождественской службы, заставил его очнуться. Джонатан встал, медленно выдвинул тот самый ящик буфета, который строго-настрого запретил трогать вдове.

Он достал скатерть, вышитую ландышами и маргаритками. Он вынул потёртую шерстяную шаль и кружевной платочек. Он вытянул крошечное белое одеяльце и пару маленьких носочков. Все эти вещи он аккуратно разложил на полу. Потом из нижнего ящика он извлёк красиво вырезанную из каштана тёмно-коричневую рамку.

Под стеклом в рамке оказался набросок углём молодой женщины, сидящей в кресле-качалке с ребёнком на руках.

Ручонки младенца тянулись к склонённому лицу матери. Женщина с улыбкой смотрела на ребёнка. Джонатан грузно опустился в кресло-качалку, прижав рисунок к гpyди. Он качался и качался, а из прикрытых глаз его скатились и пропали в густой бороде две слезинки.

Он не помнил, сколько времени прошло. Но когда, поставив рисунок в каштановой рамке на верстак, он принялся за работу, пальцы его сами собой двигались проворно и уверенно. Он резал всю ночь.

На следующее утро в дверь вдовы Макдауэлл постучали.

На пороге стоял резчик. Шея его была обёрнута красным шерстяным шарфом. В руках он держал деревянную коробку.

— Мистер Туми! — всплеснула руками вдова. — Заходите, заходите! С весёлым Рождеством!

— Заказ готов, — коротко сказал Джонатан.

Войдя в дом, он раскрыл коробку. На пахнущих смолой стружках лежали деревянные фигурки. Джонатан вынул двух кудрявых овечек, конечно же счастливых, потому что они были рядом с Иисусом. Следом появилась гордая корова и важный ангел, распростёрший свои крылья над широкими складками свободного одеяния. Бережно одного за другим поставил резчик рядышком трех волхвов в богатых, отороченных мехом одеждах.

Потом показались Мария и бородатый Иосиф. Он заботливо склонился над Марией, а юная женщина, закутанная в грубо связанную шаль, с любовью глядела на своего драгоценного сыночка. Иисус улыбался и доверчиво тянул ручонки к лицу матери.

В церковь на рождественскую службу Джонатан Туми шёл вместе с празднично одетой вдовой Макдауэлл и Томасом. Деревенские дети с удивлением разглядывали Джонатана, шагавшего с высоко поднятой головой. Впервые они видели его ясные, как августовское небо, глаза и слышали смех этого прежде хмурого человека. Больше никто не называл его мистером Угрюми.

Сьюзан Войцеховски

Когда пятнадцать лет тому назад я начала писать «Рождественское чудо мистера Туми», то и представить себе не могла, в какое восхитительное и таинственное путешествие отправляюсь.

В то время я работала библиотекарем. И во мне вдруг зародилось неодолимое желание написать историю, повествующую о том, что означает для меня Рождество, дарующее великую надежду. Когда-то, в самое первое Рождество, явился младенец, который принёс в мир свет и надежд)’. Вот я и решила написать о ребёнке, вошедшем в жизнь несчастного человека и принесшего в эту одинокую жизнь свет надежды.

Я просто загорелась этой идеей, и не помню ни того, как набрасывала план задуманной истории, ни того, как писала её. В моём компьютере не осталось и следов бесконечных черновиков и поправок, обычно сопровождавших написание других моих книг. В итоге «Рождественское чудо мистера Туми» — это всего несколько страниц текста. Я искренне верю в ту великую, высшую сил)’ вне меня, которая помимо моей воли вела моею рукой. Та же непостижимая сила, вероятно, включилась и тогда, когда П. Дж. Линч, один из самых одарённых, но моем)’ мнению, иллюстраторов, согласился нарисовать картинки к этой истории. Мощь и красота увиденных впервые рисунков настолько поразили меня, что буквально исторгли из глаз слёзы восторга.

С момента издания книги я встретила столько чудесных людей, своих читателей, что и сосчитать невозможно. Я услышала трогательные истории о том, как эта книга становилась спасительной вестью для тех, кому требовалась поддержка и надежда.

Я считаю самой большой и желанной наградой, когда мне удаётся стать частицей жизни того, кто читает моё сочинение, и хотя бы на несколько мгновений слиться с ним в чувствах и устремлениях. Спасибо, что вы захотели прочитать «Рождественское чудо мистера Туми» и дали мне возможность прикоснуться к сокровенной глубине вашей души.

П. Дж. Линч

Когда я в первый раз прочёл «Рождественское чудо мистера Туми», то сразу понял, что это необыкновенная история. Никогда не приходилось мне читать такого волнующего и естественно текущего, свободно вылившегося из-под пера писателя текста. Поначалу меня одолевали сомнения, тот ли я художник, что может и должен его иллюстрировать. Но чем больше я вчитывался в эту историю, тем яснее представлял, как должна выглядеть книга, и тем большим становилось желание создать для неё рисунки.

Я приступил к изучению обстановки того времени, костюмов и предметов, которые могли бы быть известны такому человеку, как резчик Джонатан Туми.

Подготовительный период этот был длительным настолько, чтобы появилось и созрело чувство достоверности. Пожалуй, так долго и тщательно я не работал ни над одной книгой. И труднее всего было показать, что происходит в голове, творится в душе и живёт в сердце этого сурового персонажа. Если мне удалось преодолеть все трудности и достичь желаемого, то это произошло не без помощи и таланта моих друзей, которые позировали мне во время работы и выказали необыкновенное терпение и понимание. И хотя выбирал я их прежде всего исходя из внешности, мне очень повезло, ибо они оказались вдобавок и талантливыми актёрами.

Год, когда я работал над картинками для этой книги, был для меня по-наетоящему счастливым. Иногда я, как и Джонатан Туми, работал ночи напролёт, пока у меня не смыкались от усталости глаза. Я не знаю, охватывало ли меня го магическое, ниспосланное свыше вдохновение, которое сопровождало Сьюзан, но могу утверждать, что во всё время работы меня не посещало сомнение или неуверенность, а для меня это очень необычно.

Я всегда буду гордиться тем, что участвовал в создании «Рождественского чуда мистера Туми».